«Я думаю, мы с подопечными не друзья, а родители и дети», – говорит Лана Журкина, руководитель благотворительной организации «Дом друзей». Здесь помогают людям в сложной жизненной ситуации, в том числе – тем, кто оказался на улице. Мы побывали в одном из приютов «Дома друзей» – месте со строгими правилами и очень разными людьми.
Шанс выплыть
Спальный район Москвы, первый этаж обычного жилого дома. Длинный коридор, кухня, несколько комнат и окна во двор. «Когда мы сюда заехали, тут не было карнизов для штор, – рассказывает Ксения. – и местные жители возмущались, что у нас чуть ли не голые люди ходят, а рядом детская площадка. Было воскресенье, я говорю: я принесла перфоратор, но сегодня сверлить нельзя, давайте понедельника дождёмся!»
Ксения работает в «Доме друзей» три года. Некоторые московские бездомные уже узнают её, случайно встретив на улице. У «Дома друзей» несколько проектов для тех, кто остался без крыши над головой. Есть, например, кормёжки. Есть уличная медицина – выезды на какие-то точки, где бездомным делают перевязки и раздают лекарства. Обычно они просят что-то противопростудное, валерьянку и глицин «для памяти». Часто – антибиотики, но их сотрудники не дают. «Или говорят: “Мне нужен левомеколь”, – рассказывает Ксения. – Спрашиваю: а зачем? Ноги потеют. Объясняешь: но ведь это совсем от другого! “А мне сказали…” Помогают здесь всем, кто обращается. Хотя иногда о лекарствах просят люди, по которым кажется, что у них есть жильё: они неплохо одеты и опрятно выглядят. «Наверное, за халявой приходят», – говорит Ксения.
Весной прошлого года, в период самоизоляции, «Дом друзей» открыл проект «Убежище» – людей забирали с улиц, чтобы они не болели сами и не распространяли вирус. Нужно было только пройти санобработку и флюорографию. Позже «Убежище» сменил приют. Сюда попасть сложнее: это уже не способ «убрать» людей с улицы, а профилактика бездомности. Прежде чем направить туда человека, его долго «собеседуют». Тех, кто живут на улице много лет, не берут – слишком мало шансов на ресоциолизацию. «Мы их возьмем, они проживут месяц-два, отдохнут и пойдут обратно, – говорит Ксения. – А смысл?» Вместо этого «Дом друзей» «вылавливает» тех, кто попал в сложную ситуацию недавно – и пытается помочь им выплыть.
«Привычка жить на всем готовом»
На кухне висит распорядок дня: в семь – подъём (только по выходным разрешено поспать до 9.30), в 23.00 – отбой, тихий час в середине дня. Уборку постояльцы делают сами – есть дежурные комнаты.
Готовить жильцы тоже должна сами – никаких хождений по кормежкам. «Там много людей, а человек снимает маску, ест, здоровается со знакомыми, – объясняет Ксения. – Какую заразу он нам потом принесет?» Но дело не только в этом. По ее словам, готовить себе еду – это «одно из первых начал социализации»: ведь человек сам делает что-то для себя. «Одно время нам привозили готовую пищу, и люди начали немножко борзеть, – говорит она. – А как стали готовить сами, подуспокоились».
Продукты – тушенку, хлеб, крупы и макароны – обеспечивает «Дом друзей». Но ещё в «Убежище» выяснилось, что для некоторых сделать себе обед или ужин – это целая проблема.
«Не хотят! Это привычка жить на всем готовом: ведь для бездомных есть раздачи еды. Там даже просить ничего не надо – и так дают. И мыть не надо».
Одна семейная пара, в которой мужу после больницы были нужны ограничения в питании, вообще требовала, чтобы им устроили диетический стол. «Говорим: ну мы вам не поликлиника, не больница, вы просто рис готовьте, а макароны нет. “Нет, вы обязаны!”. Некоторые считают, что мы или “путинская” программа, или “собянинская”, и всем должны». На самом деле всё содержится на частные пожертвования.
Для каждого жильца здесь составляют план: какие документы ему надо восстановить, как искать работу. Если «Дом друзей» видит, что план не выполняется, человеку приходится уйти: «Это значит, что он просто решил здесь отдохнуть. Работу найти можно». Каждый постоялец должен провести в приюте не дольше двух месяцев. Но есть и те, кто могут задержаться бессрочно – пожилые и больные жильцы, которые просто нетрудоспособны. Вот, например, мужчина с болезнью Паркинсона. Он был в трудовом доме, но, видно, не смог работать – и остался на улице. Ксения таких называет «наш довесок». Если у них не найдутся (и, главное, не захотят перевезти их к себе) родственники, они смогут переехать разве что в психоневрологический интернат. Но и это – довольно долгая история.
Комнат в приюте шесть, в каждой – по четыре двухэтажных кровати. Но больше шести человек туда не заселяют – будет слишком тесно. На кроватях – одеяла, переданные «Вторым дыханием», их используют как покрывала. В туалете – зеркало в полный рост. Кто-то из местных жителей выставил его у подъезда, а постояльцы притащили в приют.
Местные поначалу сильно невзлюбили новых соседей. Однажды пришлось травить тараканов, и постояльцев попросили погулять. Вечером какая-то женщина пришла со скандалом: «Пьянь и рвань, бомжи, что они тут ходят по моему асфальту!». Были и разговоры с участковым, и даже отправление половины жильцов в отделение полиции. «Мы дали списки проживающих, сказали: “Проверяйте, если кто-то в розыске, скажите нам!”. Постепенно все устаканилось.»
«Я могу понять местных – они не разобрались, что у нас здесь, – говорит Ксения. – Но вообще я даже курить не разрешаю на пороге, чтобы в окна не шёл дым. А в магазинчике неподалеку я сразу попросила: если что-то случится и будет подозрение на наших, скажите, разберемся».
Алкоголь запрещён, хотя если человеку слишком тяжело завязать совсем, ему могут предложить уйти на несколько дней «пробухаться» и вернуться трезвым. «Жилец может прийти сюда пьяным. Но если на улице тепло, мы его выгоним сразу, – говорит Ксения. – Если холодно, а он не буянит, пустим переночевать. Но утром он собирает вещи и уходит».
«Я добрый, кому плохо – всегда помогу»
У Миши на руке татуировка – буква «М». Он выглядит глубоким стариком, но говорит, что ему всего 55. «Я здесь только второй день. Пока сплю и ем, – рассказывает он. – На завтрак сегодня мне омлет приготовили и чай сладкий». Говорит, что и сам умеет готовить – плов, харчо, грибной суп и макароны по-флотски: «У меня мать работала в столовой, я к ней приходил поесть, и меня там женщина одна, тетя Надя, научила». И вообще что у него руки – золотые: он и водителем работал, и строителем, слесарем, и плотником: «Приходилось вкалывать, ребенка надо было кормить».
Сыну Миши 28, он «выше меня ростом, крепкий», и в последний раз они виделись года четыре назад. Миша жил в Москве, был женат, потом семья распалась: «Это все женский пол виноват – гулял часто. Ну и выпивал с друзьями постоянно». Он уехал в Тулу, там у него был дом. Он вроде бы есть и сейчас, но почему-то в какой-то момент Миша отправился на зону, «чтоб было где жить». «Меня забирают: “Хочешь, посадим?”. Пожалуйста! И сами устраивают дело: попытка воровства, отнял сумку. Я раза три так сидел». Говорит, что сидеть ему нравилось: «Там кормят, курево, телевизор. Все веселые, улыбаются».
Миша говорит, что однажды вытащил человека из горящего дома и даже получил за это орден.
«Я добрый, кому плохо – всегда помогу. И тут тоже могу помочь. Просто пока люди не подходят, не просят что-то сделать».
Миша рассказывает о себе очень охотно, только вот совершенно непонятно, правда ли из этого хоть что-нибудь. Потому что на самом деле он в приюте уже не первую неделю. А до него лежал в больнице полтора месяца – так указано в выписке. Но говорил, что провел там всего три дня. У него диагностирована эпилепсия и, как говорит Ксения, «видно, есть что-то, что дает на голову». После пары дней в приюте он вдруг забыл, где там туалет. «Вот где кухня, всегда помнит, – смеётся Ксения. – Покушать он любит». Документов у него нет, и что с ним произошло на самом деле, непонятно.
Стандартная история, которую рассказывают о себе бездомные – это «приехал в Москву, начал работать, кинули, остался без денег, возвращаться домой так – стыдно». Но бывает и по-другому.
Есть в приюте кубинская семья – муж, жена и маленький ребенок. Они застряли здесь из-за пандемии: ребенок родился в России, на него нужно сделать документы. Была еще одна кубинка, ей уже помогли улететь – она тоже застряла, и есть подозрение, что в Москве она «попала в рабство, в общем, что-то было нехорошо».
Еще есть «застрявшие» алжирцы. Всех иностранных граждан в приют устраивали консульства – видно, узнавали о нем по сарафанному радио.
А Лёша – из Казахстана. Он сильно заикается. Недавно на день рождения ему здесь подарили маленький плеер, накачав туда его любимой музыки – Лепса. Брата Лёши удалось найти в социальных сетях, но он не отвечает на сообщения, хотя читает их.
Не каждый постоялец приюта сможет изменить свою жизнь. Но каждый – получает шанс. И иногда здесь случаются чудеса.
Это, правда, произошло не в приюте, а еще в «Убежище», год назад. Там оказалась женщина – москвичка предпенсионного возраста, со взрослой дочерью и двухкомнатной квартирой. У нее «не сложилось» с зятем. «Она говорила: «Мы ненавидим друг друга настолько, что когда-нибудь либо я его убью, либо он меня», – рассказывает Лана Журкина.
Женщина скиталась по друзьям, но из-за пандемии потеряла работу и в итоге осталась без жилья. «Ольга очень активная, строит жизнь под себя, – говорит Журкина. – Она сразу начала учить женщин правилам гигиены, взялась ухаживать за лежачей бабушкой…» А потом в этом убежище она познакомилась с мужчиной, и у них завязались отношения. Вместе подружились с еще одним жильцом. Устроились на работу, подкопили денег – и сняли квартиру в ближайшем Подмосковье. А с собой захватили и бабушку, за которой ухаживала Ольга. «Теперь они живут коммуной, – говорит Лана. – И вроде всё у них нормально».